Пираты Восточно-Китайского моря

Вако, вадзин и «люди границы»

В 1993 году я написал небольшую книгу «Вадзин в средневековье» (Тюсэй вадзин дэн, изд-во «Иванами сётэн»). Меня просили написать о вако, но я пересмотрел эту тему с точки зрения истории вадзин, которых описал как «людей границы» (или «маргинальных людей»).

Изначально иероглиф ва (倭) воспринимался как синонимичный «Японии», и термин вако воспринимался как синоним выражения «японские пираты». Я критически подошёл вопросу этнической принадлежности этих людей, приведя примеры, как в корейских записях XV века ва и Нихон воспринимались как отдельные сущности, а прибывающих с Цусимы в Корею относили к народности вадзин, даже если это были этнические корейцы.

Во второй половине 1980-х годов японские исследователи пришли к выводу, что в группах вако в XIV-XV вв. собственно японцев было 10-20%, а большинство составляли корейцы из Корё и Чосон, и это вызвало полемику между японскими и корейскими учёными. Я нашёл новую теорию весьма полезной для объяснения исторических реалий, но вместе с тем мне показалось, что и сторонники, и противники её слишком уж увлечены вопросом соотношения количества японцев и корейцев среди вако, а следовало бы также взглянуть на саму сущность вако или вадзин как «людей границы», как сообществ людей разных национальностей из разных стран, живущих вне юрисдикции государств, между границами стран.

При рассмотрении с этой точки зрения термин вако, ассоциирующийся в первую очередь с пиратством, слишком однобок, и необходимо пересмотреть их пиратскую деятельность как всего лишь один из аспектов их жизни в качестве торговцев, рыбаков и воинов. В данном случае более применимо слово вадзин. При этом мы можем заметить, что с появлением корейского королевства Чосон (1392-1897) пираты в XV веке постепенно становились торговцами, и эти пиратско-торговые объединения становились всё более многонациональными, а в XVI веке основной ареной их деятельности стала прибрежная зона Китая.

Противоречивый образ вако

После этого у меня появилось много возможностей общаться с китайскими и корейскими исследователями, и было заметно, что у них сложился чрезвычайно негативный образ вако, или вадзин. В отличие от истории Нового времени и исторических проблем XX века, в древней и средневековой истории найдётся немного вопросов, по которым имелись бы острые противоречия между японскими историками и их китайскими и корейскими коллегами, но когда я столкнулся с проблемой вако, у меня возникли некоторые сложности. Содержание критики можно свести к следующим пунктам.

1) В конце периода Корё (918-1392) группы вако состояли исключительно из японцев, и для общества Корё они были на 100% инородны. Они представляли собой средневековые воинские кланы, основным занятием которых была война, а целью грабежей было получение провианта для войск, воюющих в ходе междоусобицы периода Южной и Северной династий (1336-1392). Эту точку зрения высказал профессор Корейского национального открытого университета И Ён.

2) Вако и их китайские помощники на побережье подрывали систему официальных отношений между правительствами, которая помогала сохранять мир в регионе. Такая критика характерна для Китая, якобы подчёркивание исторической роли вако и сотрудничавших с ними жителей побережья, акцент на их маргинальном, межнациональном характере обеляют зло и снимают с Японии ответственность за него. С такими аргументами выступил профессор Пекинского университета Ван Синьшэн.

Оба утверждения объединяет то, что вако представлены как обычные пираты, являющиеся японцами и совершенно чужими для корейского и китайского общества. Эта позиция отрицает существование какого-либо пограничного пространства, где национальность не поддаётся определению, и исходит из концепции чётко ограниченного и внутренне однородного пространства, объединённого в пределах государства. Любой человек из такого пространства, который стремится бежать за пределы досягаемости государственного контроля, клеймится как предатель или преступник, и в этом качестве не представляет угрозы для концепции внутренне однородной нации. Такое представление о мире явно отражает идеальное, или даже реальное состояние государственного контроля над населением в современных национальных государствах.

В случае противоречия между интерпретациями исторических процессов единственное прибежище историка – это источники того времени, которые следует интерпретировать объективно и непредвзято. Но поскольку подавляющее большинство источников о вако и вадзин находится в Корее и Китае, наша первая цель заключается в том, чтобы внимательно услышать, что говорят корейцы и китайцы того времени посредством этих источников, и точно определить, что же они видели, и о чём они рассказывают.

Корейские концепции вадзин

Посмотрим, как правительство Кореи воспринимало вадзин в исследуемый период.

В 1441 году губернатор провинции Кёнсандо сообщал, что вадзин по имени Саэмон Куро просил разрешения остаться в Корее и стать корейцем, поскольку его отец и мать были корейцами. Ван Седжон позволил ему остаться(*1). Из этой записи ясно, что вадзин с японским именем Саэмон Куро, рождённый от корейских родителей, проследовал из Цусимы в Корею в это время. Отмечено и несколько других подобных случаев, и я называю таких людей корейскими вадзин.

Далее, в записи от 1510 года губернатор Кёнсандо описывает вадзин по имени Дзиро Таро следующим образом: «Он – не японский вадзин, но живёт со своей женой в Джепо (одно из поселений вадзин на южном побережье Корейского полуострова). Он хорошо понимает корейский язык, очень изобретателен и может менять свою внешность»(*2). Тот факт, что вадзин, живущий в одном из поселений вадзин, определён как «не японский вадзин», позволяет предположить о существовании «японских вадзин», а также третьей категории, применимой к таким же вадзин, как Дзиро Таро, но живущих на близлежащих островах, например, Цусиме, или в поселениях вадзин на другой стороне пролива. Очевидно, что термин вадзин относился не только к японцам.

В 1459 году ван Седжо определяет группу людей, уличенных в пиратстве, как вадзин с «Трёх островов – Цусима, Ики и Хаката», отмечая при этом, что «Япония так далеко, что люди редко путешествуют туда»(*3). Другая запись упоминает «варваров четырёх сторон света» как чжурчжэней, японцев, людей Трёх островов и жителей Рюкю(*4). Также ван Седжон выражает озабоченность тем, что переводчик с Трёх островов не сможет понимать язык Ва, на котором говорят «во внутренней Японии», и тем самым показывает своё знакомство с языковыми различиями между этими регионами(*5). Как видно из этих примеров, правящий класс Кореи воспринимал Японию отдельно от Трёх островов и вадзин.

Вако в конце династии Мин и провинциальное дворянство

В годы Цзяцзин (1522-1566) в конце периода Мин пираты и контрабандисты были особенно активны у южных берегов Китая. Этот феномен в Китае называют Цзяцзин да вокоу, «Великое (японское) пиратство Цзяцзин». При этом интересно отметить, что военачальник из Нанкина, сообщавший в 1555 г. о пяти случаях пиратства, писал, что «один из десяти – ижэнь (夷人, то есть вадзин), двое из десяти – ссыльные, пять из десяти – из района Нинбо-Шаосин (провинцияЧжэцзян), и девять из десяти – из района Чжанчжоу-Фучжоу-Цюаньчжоу (провинция Фуцзянь)», и хотя «почти все они называют себя во-и (иностранцы из Ва), на самом деле они обычные люди, записанные в местных семейных списках»(*6). Иными словами, большинство вокоу составляли китайцы, а вадзин среди них было всего 10%.

Изменения в китайском обществе сыграли свою роль в активизации вокоу. При династии Мин общество в провинции управлялось поместными дворянами, которые были источником пополнения рядов государственных служащих для обширной бюрократической системы империи. Благодаря быстрому экономическому развитию Центрального Китая в XIV-XV веках средств, которые выделяло центральное правительство, уже не хватало для удовлетворения нужд провинциальной знати, а из-за запретов правительства Мин на мореплавание и морскую торговлю дворяне на южном побережье были лишены возможности получать доход от легитимной торговли с Юго-Восточной Азией. В результате они начали заниматься контрабандной торговлей совместно с шайками китайских контрабандистов и иностранных пиратов. Чжэцзянский губернатор Чжу Ван, которому было поручено искоренить вокоу, сетовал: «Просто уничтожить иностранных преступников, и сложно уничтожить китайских бандитов. И проще уничтожить преступников в прибрежных водах Китая, чем уничтожить преступность среди китайских гражданских служащих»(*7).

С течением времени шайки контрабандистов и пиратов, вступавшие в сговор с местным дворянством, становились всё более многонациональными. В памятной записке «Болезнь морского пиратства» Чжу Ван писал: «Пиратские корабли, заполонившие наши моря, – это наши собственные пираты. В тот сезон, когда ветры дуют с юга, они вербуют и собирают иностранцев с островов Японии, фоланцзи (имеются в виду португальцы), из Паханга (на Малаккском полуострове), из Сиама, приплывают и становятся на якорь в бухте Шуанъю в префектуре Нинбо. Наши злодеи встречают их там и торгуют с ними»(*8) (Шуанъю был портом на островах Чжоушань, который стал базой нелегальной торговли в 1520-е гг.).

Таким образом, утверждение, будто бы вокоу эпохи Цзяцзин происходили извне китайского общества, явно противоречит свидетельствам очевидцев того времени.

Япония и вокоу

Допустим, мы выяснили, что вокоу нельзя считать просто японскими пиратами, но мы не можем не задаваться вопросом, почему современники называли их именно вокоу (倭寇), используя иероглиф 倭, который исторически связан с Японией. Такая ассоциация между Японией и пиратством происходит от особой географической и исторической ситуации Японии по отношению к передвижению – вне национальностей и вне закона – людей и товаров в морях Восточной Азии в этот период. Здесь можно выделить две причины.

Во-первых, что же лежит в основе концепции вокоу? Из свидетельств как корейских, так и японских чиновников, принимавших участие в борьбе с вокоу в конце XIV века, видно, что пираты в основном базировались на отдалённых островах – Цусима и Ики. Также известно, что пиратство не имело государственной поддержки – наоборот, вокоу являлись мятежниками и пиратами, которые жили на Цусиме и Ики и отказывались подчиняться государственной власти. На самом деле, записи того времени говорят о том, что «они строят свои дома на лодках», то есть у большинства даже не было постоянного места жительства(*9). Хотя в XV веке пиратство пошло на убыль, Цусима в сознании корейцев осталась такой же, и когда корейские источники говорят о вадзин, имеются в виду жители Цусимы.

С довольно ранних времён вокоу вобрали в себя представителей многих национальностей, поскольку к ним присоединялись беглецы и преступники из Кореи и Китая, в том числе и те, кто оказались на проигравшей стороне в политических конфликтах, а также жители прибрежных районов, стремившиеся уйти от налогов или принудительного труда. Эти группы потом продолжали использовать острова между Кюсю и Кореей в качестве стратегической базы (хотя в XVI веке центр сместился с Цусимы южнее, к островам Гото).

Вторая причина, по которой вокоу ассоциировались с Японией, заключается в особенностях социальных и политических условий в Японии этого времени.

На протяжении большей половины XIV века, и потом в XV и XVI веках Японию сотрясали феодальные войны, начиная с периода Южной и Северной династий (Намбокутё, 1336-1392) до войны годов Онин (1467-1477) и последующих конфликтов периода Воюющих провинций (Сэнгоку, 1467-1568), которые сильно подорвали власть центрального правительства. В этой ситуации нихонкокуо-си, официальные дипломатические посланцы, были едва отличимы от японских торговцев, которых притягивали поселения вдоль побережья Корейского полуострова и рядом с ним. В действительности, на протяжении XVI века власти отдалённых западных островов использовали титул нихонкокуо-си в своих собственных целях, наделяя им тех, кого считали подходящим для этого.

Не имея власти, достаточной хотя бы для недопущения такого мошеннического использования титула, центральные власти, само собой, были не в состоянии удержать региональных правителей от самостоятельного ведения торговли и установления дипломатических контактов. Главы самых западных владений, такие, как Со на Цусиме, Ооути на западном краю Хонсю, Оотомо, Мацуура и Симадзу на Кюсю, вовсе не стремились избавиться от нелегальной торговли и пиратства, а присваивали свою часть от прибыли. Когда китайские правительственные войска пришли в регион, чтобы уничтожить базы вокоу вдоль китайского побережья, китайские пираты (например, Ван Чжи) просто перенесли свои базы на внешние западные японские острова.

Поскольку современные историки долгое время считали суверенное государство основной исторической единицей, о вокоу и более масштабном феномене международной миграции и торговли в Восточной Азии упоминали едва ли шире, чем в сносках, но в XVI веке такая миграция и торговля играли в мировой истории важную роль, выходя при этом за рамки суверенных государств.

Продукция серебряного рудника Ивами-гиндзан на юго-западе Хонсю (недавно вошедшего в список Всемирного наследия ЮНЕСКО) значительно увеличилась благодаря использованию метода купеллирования – технологии, заимствованной с Корейского полуострова в 1533 г. Она появилась в Японии в результате промышленного шпионажа вадзин, участвовавших в нелегальной торговле, связывавшей западную часть Хонсю, Хакату на севере Кюсю и Корею. При этом, поскольку серебро стало распространённым средством обмена в Китае, сети нелегальной торговли позволяли японцам экспортировать большие объёмы этого металла в обмен на китайский шёлк. Эта торговля приносила огромные прибыли контрабандистам вокоу, которые осуществляли перевозку этих товаров, и даже ещё большие прибыли европейским торговцам, которые также стали участвовать в торговле, чтобы получить свою долю с таких сделок.

Появление христианства и огнестрельного оружия в Японии также связано с вокоу и европейцами, которые ходили на их кораблях. Португальский путешественник, о котором говорят, что он впервые привёз в Японию огнестрельное оружие, попал сюда, вероятно, на китайской джонке, на которой капитаном был Ван Чжи, впоследствии ставший «королём вокоу». Франциск Ксавье приплыл в Кагосиму на джонке китайского пирата по прозвищу Ладрао (грабитель), жившего в Малакке. Огнестрельное оружие оказало решающее влияние на исход войн периода Сэнгоку, а распространение христианства косвенным образом привело к установлению системы регистрации населения в буддийских храмах, которая стала одним из факторов перехода от средневекового общества к Новому времени.

В определённом смысле крупнейшими вокоу той эпохи были японский военачальник Тоётоми Хидэёси и чжурчжэньский вождь Нурхаци. Они создали мощные военные объединения, используя ресурсы, полученные путём присвоения прибыли от торговли и производственных ресурсов, которые быстро росли в условиях бурной экономической активности вне закона и вне национальностей. На этой основе сёгунат Токугава в Японии и династия Цин в Китае восстановили международный порядок (в форме национальной изоляции) путём проб и ошибок, и остановили незаконную торговлю и миграцию, существовавшие в предыдущие века.

В чём цель исторических исследований?

В отношении корейских и китайских учёных к проблеме вакоу и вадзин мы чувствуем попытки найти в истории подтверждение современным националистическим воззрениям. «Ответы» на вопросы определены заранее, и роль историков заключается в том, чтобы правдами и неправдами «обнаружить» документальные подтверждения этим «ответам». Это, в свою очередь, побуждает японских учёных отстаивать свои националистические убеждения (хотя многие и устояли перед этим искушением), что приводит к нескончаемым бессмысленным и непродуктивным склокам.

Токийский университет, где я преподаю, часто сравнивают с Сеульским и Пекинским университетами, и мне кажется, что многие корейские и китайские учёные воспринимают их как места, где наука призвана служить национальным интересам. Я к истории подхожу иначе. Я стремлюсь к тому, чтобы насколько возможно освободиться от предрассудков и ограничений, свойственных нашему времени, в том числе и от попыток втиснуть средневековую историю в рамки современных национальных государств, и описывать прошлое с точки зрения людей той эпохи. Мне нравится изучать историю, я нахожу этот процесс чрезвычайно увлекательным и полезным. И ничто не вдохновляет меня больше, чем осознание того, что мне удалось интерпретировать документ правильно, в соответствии с его историческим контекстом.

Даже сейчас, при очевидных ограничениях и опасностях национализма вокруг нас, маргинальные территории, такие как Северные территории, Такэсима, острова Сэнкаку оказываются впутаны в неблаговидные политические конфликты, и их потенциал не используется в полной мере. Мне было бы очень приятно, если мои исследования маргинальных пространств и маргинальных народов в Средние века помогут найти способ решений для разрешения конфликтов, касающихся этих территорий, и высвобождения их потенциала. На мой взгляд, нет никакого противоречия между этими устремлениями и изучением истории для собственного удовольствия.