Азия и Япония после завершения Холодной войны: интервью с политологами
Азия и Япония после завершения Холодной войны (2): политичность «универсальных» наук об обществе
Общество Политика- English
- 日本語
- 简体字
- 繁體字
- Français
- Español
- العربية
- Русский
Советский Союз и Китай: уроки «от обратного»
Кавасима Син: Вам довелось возглавлять Общество политико-экономических исследований Азии в период сразу после Холодной войны. Каким вам виделись мир и Китай того времени?
Ямада Тацуо: Когда завершилась Холодная война, я сам в ноябре 1990 года как раз находился в Берлине и собственными глазами видел, как народ разрушил пресловутую «стену». С завершением Холодной войны – а я как исследователь Китая говорю прежде всего о нем – имел место период, когда Китай начал оправляться после событий на площади Тяньаньмэнь и выходить в международное сообщество.
Азия тоже постепенно изменялась, но, в отличие от Запада, само по себе окончание Холодной войны не стало в Азии поводом для стремительных перемен. Скорее, Китай извлекал уроки на отрицательном опыте из краха Советского Союза. И этот процесс привел к реформам и открытию страны внешнему миру под руководством Дэн Сяопина.
Тем не менее, окончание Холодной войны позволило легче иметь дело с так называемым «социалистическим блоком». Я еще до этого неоднократно бывал в Советском Союзе, к тому же, у меня были глубокие связи с Университетом имени Гумбольдта в Восточном Берлине, и мне несколько раз выпадала возможность бывать там для участия в конференциях и выступлений. В процессе постепенного потепления в Холодной войне нам становилось все легче бывать в странах социалистического лагеря.

Ямада Тацуо, почетный профессор Университета Кэйо
Визит императора Японии в Китай и власть Коммунистической партии
Кавасима: После событий 4 июня 1989 года на площади Тяньаньмэнь Запад вводил против Китая самые разнообразные санкции. Если обратиться к воспоминаниям Цянь Цичэня(*1), который возглавлял китайскую дипломатию, то создается впечатление, что Китай воспользовался визитом в Китай императора Японии как возможностью прорвать санкционную блокаду, в котором оказалась страна.
Ямада: Император (а ныне почетный император) Японии в 1992 году посетил Китай, а перед этой поездкой его величеству хотелось узнать об этой стране, и для этого обратились к нескольким деятелям культуры и ученым. Поскольку как раз тогда я возглавлял Общество политико-экономических исследований Азии, мне как представителю общества довелось побывать в Императорском дворце и беседовать с его величеством.
Тогда я рассказывал только о Синьхайской революции, говорил о том, что с точки зрения японско-китайского сотрудничества эта революция имела огромное значение, поскольку породила совершенно новый Китай. В дальнейшем мне несколько раз выпадала возможность встретиться с его величеством. Во время визита в Китай в 1992 году китайская сторона предоставила его величеству возможность непосредственно пообщаться с Ян Шанькунем. Это произвело на его величество крайне благоприятное впечатление. Визит был очень интересный. Все-таки, Китай – страна с огромной историей, и оказанный прием и общение были чрезвычайно вежливыми.
Его величество очень тепло приветствовали в Шанхае, где он следовал через большие скопления людей. Вот какие это были времена. Окончание Холодной войны, безусловно, было огромной переменой, но, по моим впечатлениям, произошедшие в мире и в Японии изменения не оказали никакого негативного влияния на методы работы японских научных кругов.
Исследования Азии и общественные науки: использование «универсальных ценностей» в политических целях
Кавасима: Что вы как ученый, посвятивший себя исследованиям истории политики Китая в новейшее время, можете сказать по поводу современного японского понимания Азии в целом и Китая в частности?
Ямада: В широком смысле в общественных науках налицо проблема роли, отводимой исследованиям Азии. Сам я осознал эту проблему гораздо раньше. Это проблема связи социологии с историческим развитием общества. Если говорить упрощенно, то есть развитие западного общества в Новое время начиная с эпохи Ренессанса, а возникшие в процессе этого развития науки обо обществе распространились в Японии и в мире в качестве универсальной теоретической системы.
А что происходит в современном обществе? Полагаю, возникает ситуация, когда отстаивание универсальных ценностей производит обратный эффект, вызывая в обществе раскол. То есть, в современном обществе концепции, в которые изначально вкладывался научный смысл, такие как, с одной стороны, права человека и демократия, а с другой – авторитаризм, стали использовать, исходя из политических соображений, и по моему мнению, именно в этой связи в мире возникает раскол.
Дело в том, что в новейшее время западное общество добилось необычайного прогресса и обрело большую силу. Возникшие при этом науки об обществе, которые в принципе должны считаться западными, а также такие понятия как права человека или демократия, люди делают универсальными. И именно в таком виде науки об обществе распространяются в Азию. Но во второй половине XX века и сама Азия тоже развивалась как политически, так и экономически. В связи с этим встает вопрос о том, каким образом инкорпорировать это развитие в исследования, которые ведутся в рамках общественных наук. Поэтому я полагаю, что от того, каким образом это развитие Азии будет введено не только в азиатские, но универсальные основы социальных наук, будет непосредственно зависеть дальнейшее развитие общественных наук.
Я считаю, что исследования Азии – это одно из основополагающих направлений исследований для повышения уровня прежних наук об обществе. В этом смысле исследования Азии должны стремиться к новому развитию наук об обществе, которое не сводится к простому применению к Азии возникших на Западе социальных теорий, а скорее оказывает обоюдное воздействие как на развитие азиатских реалий, так и на прежние социальные науки. В этом смысле исследования Азии не подчинены социальным наукам, а скорее выступают ресурсом для развития социальных наук.
Проблема современности состоит в том, что мышление, которое считается универсальным, используется в политических целях, и мир оказывается расколотым. Этим я отнюдь не заявляю, что диктаторские режимы хороши. Моя позиция состоит в том, что такого рода универсальные теории и универсальные концепции, порожденные науками об обществе, ныне используются не в научных, а в политических целях.
«Чувство» как фон для социальных теорий
Кавасима: Были ли у западных исследователей Азии возможности заметить эту задачу?
Ямада: Война во Вьетнаме подбросила определенного рода сомнения в отношении американоцентричного мышления. После этого меня заинтересовали «чувства», которые служат фоном для возникновения социальных теорий. Если говорить более конкретно, то у меня вызвали интерес работы Макса Вебера, а также Ю Инсинь(*2) из Принстонского университета. Дело в том, что, на мой взгляд, фоном для всех теорий тех, кого именуют учеными-обществоведами, служит «чувство», или моральная цель, а может быть, то, что можно назвать осознанием проблемы. Эмоциональная цель Макса Вебера состоит в том, каким образом объяснить развитие капитализма в Европе нового времени и каким образом его оправдать, для чего он использует протестантизм. На самом деле, если говорить о Вебере, то я считаю, что следует сравнить оценку, которую наряду с протестантизмом он дает конфуцианству и даосизму. Понятно, какое «чувство» двигало Вебером при разъяснении развития европейского капитализма. При этом в том, что касается модернизации, он ставит и конфуцианство, и даосизм на более низкие позиции.
Вопрос в том, насколько это верно. Быть может, для XIX века это и подходит, но с наступлением XX столетия в Китае, да и в Азии помимо Китая происходило развитие. Может быть, стоило бы поразмыслить и о том, почему Азия стала развиваться, и что представляет собой ее самобытное развитие? В этом смысле особый интерес у меня вызвала работа Ю Инсинь под названием «Религиозная этика и коммерческий дух в Китае в новейшее время». Ю Инсинь, будучи знаком с изысканиями Вебера, анализирует процесс секуляризации китайской этики и религии, буддизма, даосизма, конфуцианства в Китае династий Мин и Цин – с XVI столетия и далее, а также предпосылки этого процесса. Эти религии, будучи секуляризированы, в каком-то смысле легли в основу идеологии возникшего класса торговцев. Именно в этом Ю Инсинь старается увидеть самобытность развития Китая. Я читал его работы, и в этом отношении они произвели на меня впечатление.
Чувство лежит за развитием всех социальных наук, включая историческую, из него возникает каркас теории. Если этого не разглядеть, то исследования Азии, в том числе социальные, окажутся мелки или попросту не будут работать. Нам необходимо задаться вопросом, что служит мотивацией при проведении исследовании Азии в наши дни, в чем состоят «чувства», лежащие за этими исследованиями.

Ямада Тацуо (слева) и задающий вопросы профессор аспирантуры Токийского университета Кавасима Син
Истоки западной демократии и истоки китайской авторитарной политики
Кавасима: В данный момент Китай занимает позицию второй экономики мира. Мне кажется, что одной из центральных задач азиатских исследований является сейчас поиск ответа на вопрос, как относиться к Китаю, не правда ли?
Ямада: Тема «Как быть с Китаем» содержит в себе политический подтекст. А какой смысл вкладывается в этот вопрос с точки зрения науки? Пожалуй, в современных исследованиях Азии вопрос о том, как быть с поднимающим голову Китаем, вызывает особую озабоченность. И все-таки современные исследования Азии стали несколько свободнее от политических разграничений. Поскольку академическая наука – это не политика, полагаю, ею можно заниматься несколько более свободно.
А раз так, то, на мой взгляд, есть необходимость более объективно проанализировать, как жили общества по обе стороны раздела. То есть, одновременно с поиском корней и истоков, породивших демократию Запада, заняться поиском ответа на вопрос, почему в Китае и других регионах возникли авторитарные политические режимы? Быть может, благодаря объективному анализу с целью ответить, почему при большей свободе в отсутствие общих ценностей порождаются эти явления, мы сможем лучше вести диалог на уровне обществ? И, быть может, благодаря этому диалогу нам придется пересмотреть науки об обществе и универсальные общемировые ценности и определить их заново?
Насколько я могу судить, в настоящее время исследования Азии чересчур политизированы. Я понимаю, что совершенно не зависеть от политических проблем невозможно, и тем не менее, на мой взгляд, наука может несколько иным образом вносить свой самостоятельный вклад в развитие человеческого общества. В этом смысле я считаю, что ученым лучше быть стоиками.
Интервью состоялось 26 сентября 2022 года в офисе nippon.com в токийском районе Тораномон. Полный текст интервью опубликован в 3-й части 69-го выпуска «Азиатских исследований»
Фотография к заголовку: Император Японии вместе с председателем КНР Ян Шанкунем (слева) осматривают почетный караул перед Домом народных собраний, 23 октября 1992 г., Китай, Пекин (© AFP/Jiji Press)
(*1) ^ Цянь Цичэнь, «Записки на перекрестках дипломатии» (издательство «Сэкай тисики сюппанся», 2003 г.), Цянь Цичэнь, перевод Ямамото Рёити, «Воспоминания Ян Цичэня: свидетель о 20 годах дипломатии Китая» (издательство «Тоё сёин», 2006 г.)
(*2) ^ Ю Инсинь (1930-2021) Родившийся в Тяньцзине исследователь истории Китая и развития идей. После получения докторской степени в Гарвардском университете работал преподавателем в Гарварде и стал одним из выдающихся мировых исследователей истории Китая. Его работа «Религиозная этика и коммерческий дух в Китае в новейшее время» (вышла в 1987 году в издательстве «Ляньцзин») переведена на японский язык (Ю Инсинь, перевод Мори Норико, «Религиозная этика и коммерческий дух Китая в новое время», издательство «Хэйбонся», 1991 г.)
