Художница эпохи Мэйдзи Ямасита Рин и ее путь веры и искусства

Тяга к искусству

«Если мне предначертано умереть, я умру. Но если моя судьба – жить, я буду жить своей жизнью». Эти слова Ямаситы Рин, японской художницы и первого в Японии иконописца православных икон, не выходили из головы писательницы Асаи Макатэ. Встретив их в дневнике, который Ямасита вела на корабле во время путешествия в Россию, Асаи была тронута силой духа художницы.

Асаи Макатэ: автор исторических романов, родилась в префектуре Осака в 1959 году. В 2014 году получила премию Наоки за роман «Песня любви» (Рэнка) о поэте Накадзиме Утако, также известном как учитель Хигути Итиё. Среди других работ – «Блистательная» (Курара) о Кацусике Ои, талантливой дочери художника Хокусая (фотография предоставлена журналом «Бунгэй сундзю»)

Ямасита родилась в 1857 году в семье самурая в городе Касама, который находится на территории нынешней префектуры Ибараки. С юных лет она увлекалась искусством, и в возрасте 15 лет сбежала из дома, чтобы стать художницей и погрузиться в водоворот творческого мира эпохи Мэйдзи (1868–1912), охваченного новыми заграничными веяниями. Однако, в тот раз Ямаситу вернули домой. Позже она всё-таки отправилась в Токио, чтобы изучать традиционное японское искусство, такое как укиё-э и нихонга, а также западную живопись. И на этот раз ее путешествие увенчалось успехом.

В 1877 году она поступила на первый женский курс первого в Японии национального колледжа искусств – Технической школы изящных искусств. В следующем году по приглашению подруги она посетила русскую православную церковь в токийском районе Канда, где встретила отца Николая, известного миссионера, который впоследствии был канонизирован. Вскоре Ямасита крестилась, и в 1880 году отец Николай отправил ее учиться иконописи в Санкт-Петербург.

В рамках углубленной работы над своим романом о Ямасите «Белый свет» (Бякко) Асаи отправилась в Санкт-Петербург, где посетила женский монастырь, в котором японская художница обучалась иконописи. «Во время своего пребывания в России Рин вела очень подробный дневник, – говорит Асаи. Но порой, пребывая в расстроенных чувствах, она просто писала: “Мне плохо”. Мне приходилось додумывать, что происходило, и ее эмоции в тот момент».

Бунтарка в женском монастыре

Ямасита взбунтовалась против порядков иконописной мастерской монастыря, где ее заставляли день за днем воспроизводить древнегреческие иконы. Она стремилась изучать техники и приемы современного западного искусства, захватившего ее воображение, поэтому древние иконы казались ей однообразными и архаичными. В конце концов, спустя полтора года после своего приезда она была вынуждена уехать, хотя планировала провести в России пять лет.

«Иконы создавались в период, предшествовавший развитию приемов классической живописи, поэтому она не хотела их изучать, – объясняет Асаи. – Она была настолько одарена от природы, что просто не выносила плохую живопись. Несмотря на свои скромные познания в русском языке, Ямасита уверенно противостояла монахиням, которые ее обучали. Можно только позавидовать силе воли женщин эпохи Мэйдзи. Естественно, она считалась трудной ученицей. В конце концов, стресс сказался на ее физическом здоровье, и разочарованная и отчаявшаяся Ямасита вернулась в Японию. Ее отношения с монахинями обычно описываются как враждебные, но вряд ли там было всё так однозначно. Меня также интересует русская революция. Из-за запрета деятельности церквей и религиозных общин монахини столкнулись с ужасными гонениями. Что об этом думала Рин, которой на момент революции уже исполнилось шестьдесят? К сожалению, никаких сведений, которые помогли бы ответить на этот вопрос, не сохранилось. Путешествуя по России, я постоянно думала об этом».

Также, по словам Асаи, в источниках практически не упоминается ее дружба с отцом Николаем, из-за чего остается лишь догадываться о подлинных отношениях Ямаситы с церковью.

«Вернувшись в Японию, она стала первой в стране художницей-иконописцем, однако вскоре покинула лоно церкви, спонсировавшей ее обучение за границей. А потом практически сразу вернулась. Понятия не имею, почему она так поступила».

В то время женщинам, обучавшимся за границей, было трудно найти понимание в обществе. Добиться экономической независимости для них было практически невыполнимой задачей. Но Ямасита была талантливой художницей. В Японии эпохи Мэйдзи она смогла найти работу иллюстратора, создавая рисунки и портреты для переводных книг, а также эскизы для литографий. Асаи предполагает, что возвращение Ямаситы в лоно церкви вряд ли было вызвано финансовыми причинами.

«Когда Рин покинула церковь, между отцом Николаем и давними прихожанами возникли трения по поводу строительства собора в Канде, – отмечает Асаи. – Они убеждали его, что вместо того, чтобы вкладывать огромные суммы денег в строительство собора, будет правильнее передавать эти средства местным церквям, поддерживавшим нуждающихся верующих». Вполне вероятно, что Ямасита вернулась в церковь, чтобы поддержать своего духовного наставника.

Она доверяла отцу Николаю и испытывала к нему глубокое уважение, ведь он не только научился говорить по-японски с акцентом Тохоку, но и настаивал на том, что именно японские художники должны создавать иконы для верующих своей страны.

«Он уважал старинные японские обычаи и слова, а также “дух японского народа”. Он не отвергал ценности синто, буддизма и конфуцианства, а прилагал все усилия, чтобы изучить и понять их. Вряд ли существовал другой русский, который бы любил японцев настолько сильно. Вера в божества, воплощенные в природных явлениях, таких как лес и ветер, является отправной точкой всех религий; в России подобные местные верования были поглощены православным христианством. Возможно, отец Николай испытывал подсознательную ностальгию при встрече с этими древними обычаями».

«Он посвятил свою жизнь переводу на японский язык Библии, литургических текстов и многого другого. В этом ему помогал Пол Накай Цугумаро, который посещал Кайтокудо – школу кангаку (изучения китайских наук) в Осаке. В период Эдо [1603–1868] человек, не обучавшийся в школе кангаку, не мог считаться грамотным. В японском языке русской православной Библии и литургических текстов отчетливо просматривается культура периода Эдо. Эпоха Мэйдзи была временем взаимопроникновения и ассимиляции обычаев периода Эдо и иностранных веяний, пока культура Японии не приобрела знакомый нам вид, и роль отца Николая в этом процессе трудно переоценить».

Искусство как самовыражение и анонимность икон

Ямасита зарабатывала на жизнь искусством. Она так и не вышла замуж.

Асаи говорит: «В эпоху Мэйдзи в Японии была создана государственная система, во главе которой находился император, а моделью правильной семьи считался патриархат, поскольку власти пропагандировали образ «хорошей жены и мудрой матери». Но Рин еще в юности приняла решение жить богемной жизнью художника. Она не хотела ничего иного и не надеялась ни на что, кроме живописи. Думаю, ее семья из Ибараки поступила правильно, разрешив ей вести такой образ жизни. Можно лишь представлять, какими были ее старший брат и мать.

«Она была женщиной с современным самоощущением, и, на мой взгляд, приняла решение креститься именно из-за своего увлечения церковью как частью западной культуры. Затем, ведомая искренней жаждой познать искусство, она отправилась учиться за границу. Иконы же представляли собой полную противоположность этому подходу. Это были анонимные работы без атрибуции, поскольку целью любого иконописца, в первую очередь, было уничтожение самости. Как я писала, из-за этого возникали самые разные проблемы. Когда вера Ямаситы проявилась впервые? А когда она по-настоящему стала иконописцем?».

Утраченная и обретенная икона

Свято-Воскресенский собор (Никорайдо) в Канде, Токио (© Pixta)

Свято-Воскресенский собор (Никорайдо), фигурирующий в романе «А затем» (Сорэкара) Нацумэ Сосэки и стихах Ёсано Акико, был разрушен Великим землетрясением Канто в 1923 году. Находившиеся в здании четыре иконы, созданные Ямаситой Рин, скорее всего, сгорели в огне, вспыхнувшем из-за подземных толчков. В 1929 году собор был перестроен, насколько это было возможно, в оригинальном византийском стиле.

Однако в различных церквях, например, в православной церкви Хакодатэ на Хоккайдо, все еще оставалось несколько сотен икон, принадлежащих руке японской художницы. Несмотря на отсутствие подписи, после нескольких лет исследований специалисты установили авторство Ямаситы. Для работ Ямаситы характерны не только японские черты в ликах Иисуса Христа и Богородицы, но и общее ощущение теплоты.

Икона «Воскресение» авторства Ямаситы Рин, подаренная Николаю II (тогда еще наследному принцу) во время его визита в Японию в 1891 г.

В России находится одна работа Ямаситы. В 1891 году будущему российскому императору Николаю II – тогда еще наследному принцу – во время его визита в Японию подарили православную икону Воскресения. После русской революции она пропала и долгие годы о ее судьбе ничего не было известно. Однако после Второй мировой войны икона была обнаружена в запасниках Эрмитажа среди вещей, принадлежавших Николаю II. Во время своего пребывания в Санкт-Петербурге Ямасита посещала этот музей, где занималась копированием произведений западного искусства. Приятно думать, что ее след был в итоге обнаружен в одном из ее любимых мест.

В возрасте 62 лет, страдая от катаракты, Ямасита вернулась в Касаму. Она больше не могла рисовать. Вместо этого она ухаживала за своими полями и выпивала по два го (около 360 мл) сакэ каждый день до самой своей смерти в возрасте 82 лет.

Текст: Итакура Кимиэ, Nippon.com

Фотография к заголовку: Фрагмент работы Ямаситы Рин «Воскресение» (1891), в настоящее время находится в Эрмитаже в Санкт-Петербурге